Одержимость и безрассудная страсть могут быть чем-то позитивным, но все зависит от того, кто влюблен и кто предмет страсти. Если вам вскружил голову Сиддхартха, вам очень повезло. Питать такое чувство к кому-то столь возвышенному означает, что у вас недурной вкус и неплохие кармические связи.

Мы влюбляемся в самых неожиданных людей, и все из-за этих кармических связей. Зачастую сходим с ума по людям, которые нас разрушат. Нас попросту завораживает всякое такое — как манят комаров электрические ловушки. Но бывает, мы увлекаемся теми, кто ведет нас в верном направлении. Иной раз наша карма — влюбиться в того, кто одновременно и разрушает нас, и ведет в верном направлении, что само по себе неплохо. А иногда вы сами — предмет страсти другого человека и без малейшего злого умысла способны его погубить. Или, возможно, поведете его по верному пути.

У меня в жизни было множество влюбленностей. И, подобно многим, я часто влюблялся в людей, которых никогда не встречал, людей неуловимых, не моего круга или вообще недосягаемых — как мать того Ринпоче, о которой я упоминал раньше. Так устроена карма. Ирония состоит в том, что, возможно, я влюблялся так часто именно потому, что мне нельзя было влюбляться вообще. Мне полагалось быть ламой, перерожденцем, тулку, сверхчеловеческим существом. Люди из моего окружения хотели защитить меня от отвлечений. Они считали своим долгом удерживать меня подальше от объектов влюбленности и по мере сил устраивать все так, чтобы я воспринимал женщин как помеху, как потенциальный источник препятствий. Наверное, человеческий ум особенно падок на то, что запрещено, потому что все усилия моих опекающих никак на меня не повлияли. Женщины и любовные отношения всегда были предметом моего любопытства. Запретный плод — самый сладкий.

Мои наставники наделили меня очень противоречивыми понятиями о женщинах. В основном женщин очерняли и изображали злодейками, особенно наставники-монахи, практиковавшие отречение от семейной жизни. Сами они делали все возможное, чтобы избежать страстей и омрачений, создаваемых отношениями, и соответственно, как жили, тому и учили — так вегетарианец превозносит вегетарианство. Это было их привычкой. Их поведением. Надо полагать, если бы я переродился женщиной, они проповедовали бы, что мужчины — омрачения, как об этом следует думать монахиням. Вместе с тем несколько моих наставников-йогинов учили меня, что очернять женщин — недостаток. Я помню, как один из них, йогин по имени Лама Кюнга, ученик Ламы Гангшара, сказал мне, что один-единственный локон с головы женщины вмещает миллиарды городов дакини.

И все же кажется, что по всему миру, особенно в Азии, существует некое продиктованное культурой отношение к женщинам как к существам низшим. И по сей день кое-где в монастырях — в Бутане, например, — женщинам закрыт доступ в святилища некоторых защитников, например, в святилище Махакали. Вполне можно понять, почему женщин не допускают в монастыри, поскольку это в некотором роде мужские общежития. Но разве не парадоксально, что женщинам нельзя именно в храм Махакали — непревзойденной женщины. Я считаю, что этот исключительно культурный пережиток порочит буддадхарму.

Мои наставники особенно осторожничали насчет западных женщин — «инджи гёрлз», как они их называли. Им просто было невдомек, как относиться к этим белокурым, голубоглазым и светлокожим существам в откровенной одежде вроде джинсов. Ламы привыкли видеть тибетских девушек, скромно потупивших взгляд, в пухлых одеждах, напоминавших большие одеяла. На западных женщинах даже длинные юбки смотрелись соблазнительно. Дело было в языке тела, в том, как они смотрели прямо в глаза, — обычное проявление вежливости в их культуре. Из-за всего этого, по мнению лам, западные женщины представляли собой опасность, и поток предупреждений не истощался. Ламы не сомневались, что «инджи» — погибель для тулку. Статистически это не так. Намного больше тулку в итоге сбежали с азиатками. Но таковы были предрассудки.

Под натиском всей этой пропаганды, что желание есть нечто нехорошее и женщин нужно избегать, мне пришлось научиться притворяться безразличным. Я научился быть сдержанным. Но, несмотря на всю мою осмотрительность, стоило нам выйти в люди, — всегда настороже, я остерегался глядеть на женщин и казался незаинтересованным, когда они приближались, — мои наставники и старшие монахи вечно дразнили меня и намекали, что я пялюсь на девушек. В подрастающем ребенке это укрепляло робость во всем, что касалось женщин.

Я считаю, было бы полезно, если б наставники и воспитатели давали молодым ламам и тулку учебник по сексуальному образованию и гендерным вопросам. Пусть бы наставники по-прежнему объясняли про сопутствующие омрачения, но одновременно еще и обучали тому, как уважать женщин и как общаться с противоположным полом. Этого в обучении тулку в наши дни нет совсем.

Следующее после женщин в списке самого возбраняемого — кино. Оглядываясь назад, я в силах разделить опасения моих наставников относительно кино, особенно индийского, где было полно романтических сюжетных линий и песен, сеющих всякие мысли в умах молодых монахов и ринпоче. Многие старшие монахи до того, как попали в кино, возможно, никогда не видели, как мужчины с женщинами танцуют и обнимаются. И хотя в те дни там не было поцелуев, не говоря уже об откровенных сценах, это казалось им возмутительным. Многие тулку, монахи и ринпоче были восприимчивы к этому фантастическому миру. Они действительно могли вообразить, как танцуют с романтической партнершей под дождем и валяются среди цветов. И конечно, закончилось тем, что и меня все это захватило.

Самая большая трудность, с которой приходилось сталкиваться наставникам по дисциплине и настоятелям монастырей, — предотвратить тайные побеги молодых монахов в кино. Есть одна очень смешная история про Чатрала Ринпоче: когда происходило открытие его центра медитации в Дарджилинге в 70-е, вылавливал своих монахов, вечерами убегавших в кино. Если Чатрал Ринпоче обнаруживал чье-то отсутствие, он заходил в зал посреди фильма и светил ярким электрическим фонариком в зрительный зал, разыскивая их, чтобы загнать обратно в центр.

Одним из моих первых и сильнейших увлечений была индийская актриса Зинат Аман. Я жил в часовне во дворце в Сиккиме, окруженный наставниками и прислужниками. Обитал на верхнем этаже, а внизу размещалась Кхандро Церинг Чодрон. Ванная также находилась внизу. Выходить из комнаты мне разрешалось по одной-единственной причине: в туалет. Иногда позволялось выйти из часовни и погулять вокруг дворца. Это означало, что мои наставники пребывают в добром расположении духа. О походе в кино и думать не стоило.

Иногда Кхьенце Лабранг устраивал большие пуджи, и из разных мест съезжались монахи. Так мне выпадала возможность познакомиться с молодыми монахами и послушать рассказы о болливудских фильмах, которые они посмотрели, и о риске, на который пришлось пойти, чтобы их увидеть. Фильмов, о которых они рассказывали, было великое множество. Один назывался «Бобби». Другой — «Лайла Маджну», но больше всего мне был интересен «Сатьям Шивам Сундарам» с Зинат Аман в главной роли. У меня не было ни единого шанса посмотреть этот фильм, я мог только слушать о нем от монахов. Сколько ж раз я просил их пересказать мне сюжет, еще и еще. У каждого была своя версия, поэтому картина никогда не устаревала. Кое-коему из монахов удалось тайком раздобыть и принести для меня несколько фотографий кинозвезд. И вот это было опасно — намного опаснее комиксов. Мне приходилось прятать эти фотографии в специальных местах, так тщательно, что мне едва перепадало иногда украдкой взглянуть на них. Одно лишь осознание того, что где-то у меня есть эти картинки, будоражило меня неимоверно. Были и другие популярные актрисы — Хема Малини и Мадху Бала, например, но я был верным фанатом Зинат Аман. Назовите это кармической связью или кармическим долгом, но я оставался предан ей, и смотреть на фотографии других актрис казалось мне неправильным.

Когда Кьябдже Дилго Кхьенце Ринпоче и Дуджом Ринпоче даровали передачи, нам приходилось слушать зачитываемый текст. Иногда это длилось по десять часов в день, засыпать не позволяли. Должен признаться, много раз мой ум наполнялся киносюжетами. Частенько я представлял себя романтическим героем, валяющимся в цветочном поле с Зинат Аман. У меня до сих пор есть эта привычка, но вместо песен под дождем нынче все серьезнее: я представляю себя в Овальном кабинете президентом Соединенных Штатов, решаю задачи мирового масштаба.

Моя кармическая связь с Зинат Аман закончилась, когда расцвела кармическая связь с другой женщиной. Как-то попала ко мне фотография европейской девушки, и Зинат была тут же забыта. Лишь много лет спустя я узнал, что той девушкой на фотографии была итальянская актриса Клаудия Кардинале. Эта влюбленность так и не истощилась. Даже теперь, когда заказываю тханки Тары или Ваджрайогини, я прошу, чтобы их писали с Клаудии Кардинале.

Именно фотография Клаудии Кардинале стала причиной самого сурового наказания в моем детстве. Несмотря на все предупреждения, увещевания и нагоняи, женщины и кинематограф проникли в мою жизнь. А после того, как ее фотографию обнаружили у меня под половицами, нравоучениям и брани не было конца.

Пусть и не могу я назвать себя реализованной духовной личностью, у меня по крайней мере есть связь с Буддой и Дхармой. Мне нравится думать, что благодаря моим влюбленностям в Зинат Аман и Клаудию Кардинале они тоже могут однажды обрести связь с Буддой и Дхармой.