Пока меня не отправили на обучение в Сикким, я рос в далекой деревне в Бутане, и там моим воспитанием занимались в основном мать, дедушка и бабушка. Отца не было рядом — он работал в Курсеонге, рядом с Дарджилингом, диктором и ведущим новостей на Всеиндийском радио. Единственный радиоприемник в округе принадлежал моему деду, но он очень редко его включал, а потому развлечений в деревне было немного. По вечерам дедушка и бабушка рассказывали байки — так я начал узнавать о мире.

Моя бабушка любила рассказывать байки о ламах и великих практиках. Это были не просто уроки истории — она детально описывала жизнь великих мастеров, в каких комнатах они жили, что ели, сколько человек им прислуживало. Институт Далай-лам и других высоких лам в Тибете был не просто духовной системой, в нем имелось что-то величественное — таково было сопутствующее следствие того, что для многих поколений тибетцев ламы играли важную роль и в духовных, и в светских делах. Помню рассказы о шелковых коврах и нефритовых чашах. Возможно, обычным людям проще воспринимать все через блестящую мирскую оболочку — в силу ее большей очевидности и осязаемости. Но вообще-то байки, что рассказывала мне бабушка, могли быть не совсем правдой, поскольку все это она сама слышала от третьих, а то и четвертых лиц.

Мой дедушка Лама Сонам Зангпо тоже любил рассказывать истории. Он поведал мне, как однажды в молодости совершил 100 000 подношений мандалы перед статуей Будды Шакьямуни, известной как Джово, в храме Джокханг в Лхасе. Джово означает «старший брат» или «благородный, высокопоставленный человек». До чего же трогательно, что жители древнего Тибета давали Будде Шакьямуни столь личные и человеческие имена. Эту статую привез в Тибет король Сонгцен Гампо как часть приданого китайской принцессы Венченг из династии Тан. Тибетцы верят, что это не просто статуя, сделанная из камня, а действительно сам Будда Шакьямуни во плоти. Даже сегодня паломники со всех десяти сторон света многие мили и месяцы совершают простирания, чтобы достичь Джокханга и выразить почтение Джово. Мой дед не был исключением.

Статуя Джово Будда в храме Джокханга, представляющая Будду Шакьямуни в Лхасе.

13-й Далай-лама

И вот однажды, когда дедушка совершал 100 000 подношений мандалы, к Джово пришел поклониться и 13-й Далай-лама Тубтен Гьяцо со всеми своими тцедунгами (секретарями). У дедушки была безупречная память, и он мог описать все целиком и во всех подробностях — секретарей с их бородами и усами, впечатляющие одежды, явленное величие. Далай-ламу окружали дюжие допдопы (монахи-телохранители), которых выбирали не за их духовные или академические заслуги, а из-за роста. Рассказывал он, и как увидел Сикьонга Ретинга, Тхубтена Джампхела Еше Гьялцена, который позже опознал 14-го Далай-ламу. Дед рассказывал, что Сикьонг Ретинг был очень красивым мальчиком-подростком, однако позже ему пришлось пережить много трагического.

Тилопу

Таковы были истории, на которых я вырос, как некоторые дети вырастают на сказках, и я по-прежнему ощущаю их влияние. Вспоминая эти истории, я понимаю, что в них есть чему поучиться. И хотя мой дед был аскетом из линии Миларепы, учившим простой жизни и жившим соответственно, он никогда не смотрел свысока на величественный стиль и великолепие многих великих бодхисаттв. Мои родители ценили оба образа жизни, простой и не очень. Они рассказывали истории о царственных свитах с таким же — или даже с бо́льшим — уважением, что и истории о насельниках пещер. Они глубоко уважали скромных и чистых последователей пути винаи, приверженных сдержанности и целомудрию, но точно так же благоговели и перед великими йогинами, с виду дикими и чудны́ми. Нас учили почитать Кашьяпу, Шарипутру, Тилопу и Наропу как героев. В то же время истории о божественном безумце Друкпа Кюнле, подвязавшем себе пенис к телу и притворившемся монашкой, чтобы остаться жить в женском монастыре, рассказывались с юмором и не меньшим почтением.

Его Святейшество 16-й Кармапа во время церемонии Черной шапки.

Одна из самых интригующих для меня в детстве историй — о летающей шапке Рангджунга Ригпе Дордже, 16-го Кармапы. Несколько человек из тех, с кем я общался в то время, уверяли, будто в том, как Кармапа держал шапку во время церемоний, было нечто особенное, и что если бы он ее не придерживал, она бы улетела. Как можно заметить на фотографиях, где он сидит на троне, одна рука поднята и придерживает черный венец. Ходили слухи, что шапка была соткана из волос 100 000 дакини, а раз они создания летающие, значит, и шапка может летать.

После того, как меня возвели на трон тулку, мне посчастливилось лично встретиться с 16-ым Кармапой. Мне было лет шесть или семь. Монастырь Румтек находился достаточно близко к монастырю при дворце Махараджи Сиккима в Гангтоке, где меня обучали. (В конце 60-х Сикким все еще был независимым королевством.) Мой наставник, лама Чогден, и мой помощник, Таши Намгьял, потратили несколько дней, чтобы обучить меня тому, как полагается простираться и подавать церемониальный шарф Его Святейшеству.

Кармапа

По дороге из Гангтока в Румтек у меня засосало под ложечкой от волнения. Мы приближались к месту встречи, и у меня возник естественный порыв проверить на себе одежду и убедиться, что все порядке, хотя никто мне не давал таких указаний. Кармапа был абсолютно безупречным воплощением благословений, он излучал некую царственность, та ощущалась даже на пути в монастырь. Позже я узнал, что у этого величия была и другая сторона.

Увидев впервые Его Святейшество Кармапу, я тут же обомлел не только от него самого, но и от всего, что его окружало. Каждый человек из бесконечного потока посетителей, от простых людей до сановников, удостаивался особой заботы, внимания к каждой детали. Даже в том возрасте я испытывал сильнейший трепет.

После того первого раза навещали мы его часто. Иногда нас принимали группой, а несколько раз я был совсем один. Обычно мы встречались в его покоях, где он сидел на чем-то, напоминавшем кровать, но в тоже время служившем троном. Этот трон был искусно расписан и расположен диагонально. Перед ним стоял стол, сбоку размещались рядами сиденья в тибетском стиле. Посередине лежал очень большой ковер, обширнее я и не видел никогда. Все убранство Румтека было изумительным. В комнате Его Святейшества было множество ценных вещей. Лама Чогден и Таши Намгьял придавали этим встречам огромное значение — всякий раз как первый. Я с нетерпением ожидал очередного визита к Кармапе — отчасти из-за той изысканной еды, что там подавали. Дела в нашем лабранге Кхьенце шли не очень-то хорошо, и такой еды нам не перепадало. Но также где-то глубоко внутри я знал, что может представиться возможность оказаться на «приеме с шапкой», и мысль эта будоражила меня.

Джамгон Конгтрул Ринпоче

Церемонии с шапкой проходили в монастыре, в красивом зале, напоенном запахом сжигаемых благовоний. Мы читали молитвы Авалокитешваре, ожидая приезда Его Святейшества — он считался Авалокитешварой во плоти. Сначала входила процессия полных достоинства сопровождающих, включая высокопоставленных тулку, таких как третий Джамгон Конгтрул Ринпоче, и многих других. Затем появлялись трубачи, они вели Его Святейшество в зал. На нем была дакшу, шапка Карма Кагью, сотканная из блестящих золотых нитей. За ним шел еще один сопровождающий, он нес знаменитый ящик с черной шапкой, завернутой в красивый шелк. На плечи сопровождающего был накинут шарф, а рот он с почтением прикрывал краем одежды, чтобы не дышать на шапку.

Ящик открывал Его Святейшество лично — и никто другой. Этого мира я ждал с нетерпением. Своим детским умом я был убежден, что, когда ящик откроется, шапка может вылететь из нее сама собою. Я побывал на нескольких таких церемониях, и каждый раз, когда Его Святейшество открывал ящик, я пристально следил за тем, не шевельнется ли шапка. Но Кармапе удавалось двигаться с таким изяществом, так стремительно и гладко менял свою желтую шапку на эту черную, что ни единого мига не упускал он власти над происходящим. Еще долго я был уверен, что черная шапка, если ее отпустить, улетит.

Восхищался я в детстве еще и тем, что вот это величественное, безупречное воплощение благословений способно вести себя так просто. Он употреблял в речи нешуточно крепкие обороты. Если кто-то из его прислужников совершал промах, он мог сказать «паро саджу», что означает «съешь труп своего отца». Он мог обратиться к другим уважаемым ринпоче в выражениях фамильярных или очень простецких — например, «кхори», что означает примерно «эй ты». Он позволял себе такое даже с Кьябдже Дилго Кхьенце Ринпоче.

Еще сильнее шокировало и кое-что еще, слетавшее с его уст. Одно из моих самых ярких воспоминаний о Кармапе — как он время от времени вынимал клочок бумаги из-под стола и сплевывал в него. Плевки были черные. Меня это ужасно заинтриговало. Мои родственники по линии Дуджома Ринпоче, со стороны отца, всегда были ярыми противниками табака — и вот, пожалуйста, этот высокопоставленный лама публично жует табак! Я спросил Ламу Чогдена: «А зачем Кармапа жует табак? Разве это не дурно?» Лама Чогден ответил: «Если бы обыкновенные существа, подобные нам, попытались понять, как и почему эти великие создания ходят по земле, нам бы и за целые эпохи это не удалось бы». И еще он сказал, что судящий ум иметь негоже.

Это далось мне без труда. Не знаю, возможно, благодаря преданности, но я без всяких усилий и без тени сомнений чувствовал, что Его Святейшество будет всегда меня защищать. Это чувство не исчезло до сих пор. Он был не только великим ламой, но и могущественным царем.

Собрание Ка-Ньинг Шедруб-линга.

Однажды я посетил Его Святейшество в Непале в Ка-Нинг Шедруп-линге. Мы сидели одни в его приемной, и вдруг он глянул на меня и довольно долго пристально рассматривал. Затем взял деревянную статуэтку оленя и протянул ее мне со словами: «Надеюсь, ты станешь таким же сострадательным и любящим, как этот олень». Чуть погодя выбрал мраморного льва и сказал: «Надеюсь, ты будешь таким же бесстрашным, как этот лев». Льва я сохранил, а вот оленя потерял. Возможно, вместе с ним я потерял и сострадание.

Лев, которого 16-й Кармапа подарил Ринпоче в Непале.

Но попробую утешиться историей про птицу.

У Кармапы была большая коллекция экзотических птиц. Однажды в Непале во время моего визита к нему одна птица вылетела из клетки. Эту дорогую крохотную синюю птичку подарил состоятельный покровитель, и ей требовалась особая клетка с кондиционером воздуха, а также особый уход. Все монахи и тулку бегали вокруг, словно умалишенные, пытаясь поймать беглянку. Я просто стоял рядом с Кармапой, наблюдая за происходящим. Вдруг птичка подлетела и опустилась мне на плечо. Кармапа ликовал, как ребенок. Благодарил меня, будто я сделал что-то особенное, чтобы поймать ее. Он сказал: «Это значит, что в прошлом ты практиковал бодхичитту». Это произвело на меня более глубокое впечатление, нежели вся философия, которую я изучал годами.

Время, проведенное рядом с Его Святейшеством, вдобавок к полученному особому воспитанию укоренило во мне понимание того, как важно не впадать в крайности. Когда дети знакомятся с разными героями, в их умах не возникает путаницы — напротив, так закладывается фундамент недвойственности.

Фото Паво Чойинг Дорджи