Как мне кажется, мой дед Кьябдже Дуджом Ринпоче был скорее холеным, чем красавцем. До конца своей жизни он оставался одним из самых элегантных и ухоженных людей из всех моих знакомых. С каким вниманием он стягивал волосы на затылке. Рубашки его были отутюжены. Цветовые сочетания нарядов — безупречны. Я слышал множество историй о том, как действовало его очарование на женщин. Его комнаты были безукоризненно чисты. Он страдал астмой и — возможно, я пристрастен, но просто должен это сказать, — он даже сипел изысканно. То, как он держал страницу текста, как вращал ваджрой, как стучал в дамару, — все это завораживало.

Его отличительным украшением были тонированные очки из хрусталя, которые он носил не снимая. Я слышал, как он говорил людям, включая меня, что всем надо носить хрустальные очки. Что это действительно полезно. Кстати говоря, Трулшик Ринпоче последовал этому совету, и, помню, он всю жизнь носил хрустальные очки. Стекла очков Дуджома Ринпоче выточили на заказ в Гонконге, и он рекомендовал и другим ламам сделать то же самое. Поэтому недавно, поехав в Гонконг, я попросил тех же умельцев выточить линзы и мне. Но хрустальные очки очень тяжелые, у меня просто не хватает дисциплины их носить.

Я никогда не увлекался автомобилями, но всякий раз при виде лендровера «дефендер» ощущаю приступ ностальгии по тем временам, когда мне было около шести, и мы с Кьябдже Дуджомом Ринпоче путешествовали из Индии в Бутан. «Дефендер» будит во мне яркие воспоминания, а в носу даже умозрительно возникает особый запах. Говорят, королева Англии также питает к ним любовь. Кьябдже Дуджом Ринпоче отправился в это странствие по приглашению моего другого дедушки, ламы Сонама Зангпо, и оно длилось несколько месяцев. В основном мы шли пешком, иногда ехали в паланкинах; по меньшей мере четверо носильщиков несли Дуджома Ринпоче, и двое — меня. И некоторые отрезки пути мы проехали на лендровере «дефендер», в нем я всю дорогу сидел между Дуджомом Ринпоче и шофером. Эти мгновения глубоко врезались мне в память, потому что тогда мне выпала единственная в моей жизни возможность побыть рядом с дедом. Я иногда даже дремал, положив голову ему на плечо или на колени.

Казалось, где бы в Бутане мы ни проезжали, повсюду вдоль дорог рядами стояли люди, сутками ждавшие возможности хоть одним глазком взглянуть на него, проезжающего мимо. Многие до сих пор думают, что он был Гуру Падмасамбхавой во плоти. Некоторые стояли, держа на спине умирающих родственников. Не раз и не два мы останавливались, чтобы отведать чаю и угощений, приготовленных местными жителями. Селяне стояли наизготовку, и, как только мы отъезжали, хватали все, что он оставлял — чай или воду, кусочки еды, — чтобы позже разделить добытое на части и смаковать, иногда не один год. Остатки чая убирали в ларец и использовали в приготовления драгоценных пилюль, или смешивали с маслом и добавляли в лекарство от болей в суставах. Остатки еды высушивали с травами и при крайней необходимости сжигали, чтобы получался дым, отгоняющий злых духов и демонов.

Дуджом Ринпоче был мне дедом, которого я всегда любил, чтил и им восхищался, однако никогда не относился к нему как к дедушке, которого навещают в День благодарения или на Рождество. Я благоговел перед ним. Вновь и вновь со всей искренностью перечитываю его тексты, комментарии, песни, поэзию и наставления. Но в то же время, теперь понимаю, что между нами все же случались мгновения близости. Например, когда Дуджом Ринпоче оставался наедине со мной, он всегда разговаривал на диалекте пемако, а не на чистом тибетском. Я понимаю, что так он выказывал мне дедовскую теплоту. И еще, когда я родился, задолго до того, как Его Святейшество Сакья Тризин опознал меня как тулку, Кьябдже Дуджом Ринпоче называл меня Кхьенце Норбу. Это даже навело некоторых на мысли, что он, возможно, тоже распознал во мне перерождение Кхьенце. В тот период своей жизни он всех называл Норбу. Он назвал моего отца Тинле Норбу, одного моего дядю Пенде Норбу, а другого — Шенпеном Норбу.

Моя мать вышла замуж за сына Кьябдже Дуджома Ринпоче, но могу поручиться, что она ни разу не думала о нем как о свекре. Никогда не произносила этого слова. Она воспринимала Дуджома Ринпоче как существо, находящееся за пределами обыденного мира, она восхваляла его и представляла у себя над головой и у себя в сердце. Без сомнения последняя ее мысль в миг смерти была о Дуджоме Ринпоче.

Мои мама и папа

Тем, кто по-настоящему воспитывал меня, заботился обо мне беспрестанно, возможно, больше, чем кто-либо из моей семьи, был Дилго Кхьенце Ринпоче. Я мог пойти к нему в любое время дня или ночи. В то время как к Дуджому Ринпоче, пусть я ему и внук, я не имел свободного доступа. Более того, получить аудиенцию у него было довольно непросто и мне, и многим другим. Как-то раз я очень расстроился из-за того, что аудиенции меня не удостоили. Кьябдже Дилго Кхьенце Ринпоче поделился со мной советом: поскольку Дуджом Ринпоче передал мне множество тантрических посвящений и абхишек, я должен всегда воспринимать его не как обычного человека, а как просветленное существо или Падмасамбхаву. И, следовательно, такое чистое видение должно было распространяться и на мою приемную бабушку, супругу Кьябдже Дуджома Ринпоче. Подобные глубокие наставления не только уберегли меня от малейших ошибок в восприятии Дуджома Ринпоче, но и с годами я все больше вижу, ценю и открываю глубину и широту Дуджома Ринпоче.

Помимо того, что Дуджома Ринпоче почитали как реализованного мастера, считалось, что он происходит от одного из трех королевичей, изгнанных из Центрального Тибета. Легенда гласит, что в стародавние времена тибетского короля втягивали на веревке в небеса. Но однажды у одного царя случился спор с его министром, тот перерезал веревку, и царь не смог попасть наверх. Вместо этого король был убит, а три его сына изгнаны. Говорили, что Дуджом Ринпоче происходит от одного из тех изгнанных королевичей.

Как и в случае с линией Кхьенце, важно, чтобы люди знали: держатели линии Дуджом не занимали высоких постов ни политических, ни светских. Поэтому, если кто-нибудь из перерождений в линиях Кхьенце или Дуджом в наши дни или в будущем заявит, что имеет право на высокое положение, это будет ложью. Более того, в тибетском обществе, почитающем монахов, посвященных в духовный сан, существовало множество историй о том, как к Дуджому Ринпоче относились с пренебрежением, как к мича — это значит «обычный мирянин». Тем не менее, его научные познания были настолько обширными, что его приглашали составлять тибетские школьные учебники. В списке авторов не было упоминаний о «кьябдже» или даже «ринпоче» — он назывался просто Пеко Дуджом Тулку. Пеко — сокращение от Пемако.

В определенных слоях общества к нему тоже не относились серьезно — потому что он всегда был вольнодумцем, если не радикалом. Рассказывают, что в 1950-е, когда некоторым очень влиятельным ньингмапинским мастерам в монастыре Самье в Лхасе давали абхишеки, он ездил туда и обратно на велосипеде. В те дни в глазах тибетцев вид ламы, который разъезжает на велосипеде, да еще такой, кто дает учения важным ламам, — все равно что Папа Иоанн Павел отправился играть в рулетку в казино. Но я вполне уверен, что «несерьезное отношение» — как раз то, чего он сам хотел: оставаться в тени, свободным от титулов и бремени, с каким сопряжено высокопоставленное положение.

Он ни разу не повысил на меня голоса, не говоря уже о том, чтобы отругать. В нескольких случаях мог сделать мне замечание, чтобы как следует одевался, потому что я был известным неряхой. Что-то наиболее похожее на «выговор» я однажды получил от него во время учения, когда ухитрился поднять руки выше Трулшика Ринпоче. Кьябдже Дуджом Ринпоче велел мне вести себя почтительно, однако сказал это очень-очень мягко. Мягкость его была до того исполнена величия, что памятна мне до сих пор.

Было множество недовольных людей, которые обвиняли жену дедушки в чрезмерной опеке: она действительно держала под контролем все его встречи. Я слышал, что, когда он расстался с моей бабушкой и решил быть с другой супругой, некоторые очень расстроились, особенно мой отец. Следуя добрым наставлениям Дилго Кхьенце Ринпоче, я упорно пытался сохранять чистое восприятие и моей приемной бабушки. Оглядываясь в прошлое, я думаю, что она совершила благое дело, установив границы. Ему нужно было то личное пространство — очень уж многие постоянно притязали на его внимание. Моя приемная бабушка очень хорошо заботилась о дедушке, особенно в последние дни его жизни.

С ней у нас не было близкой дружбы до момента, который наступил уже много лет спустя после смерти Кьябдже Дуджома Ринпоче во Франции и за несколько лет до ее собственной смерти. Она тогда приехала в Бутан, и я, воспользовавшись возможностью, пригласил ее к себе домой в Паро, а она благосклонно приняла приглашение. За обедом она подарила мне свои темные очки — аксессуар очень стильной пожилой дамы.

Надеюсь, у меня достаточно умения и смекалки, чтобы при виде старого «дефендера», или хрустальных очков, или женских солнечных очков использовать их как средство — чтобы вспомнить гуру, а значит, дхарму, а значит, мой собственный ум.