— Эй, братец Месяц, что ты ешь?
— Яйца жареные, — отвечает Месяц.
— Где ж те яйца?
— На столе они, — отвечает Месяц.
— А где же стол?
— Сожгло огнем, — отвечает Месяц.
— А где огонь?
— Потушило водой, — отвечает Месяц.
— А где вода?
— Выпита коровой.
— А где корова?
— Сгинула под землю.

Эту сказку — если можно ее так назвать — рассказывали мне вновь и вновь, чаще всего моя бабушка, а иногда — мама. В этой сказке нет ни главного героя, ни очевидного конфликта, ни яркой развязки в конце. Вот какие истории мне рассказывали в юные годы.

Теперь-то я понимаю, что истории — хребет, сердце, легкие и дыхание человеческого бытия, даже истории странные, бесцельные, лишенные логики и без опрятной морали. Возможно, истории, в которых отсутствует логика, даже важнее. Истории способны значительно влиять на то, как люди мыслят. Считается, что в Древнем Тибете народом правили, среди прочего, посредством сказительства.

Я ощущаю мощный след, который истории оставили во мне, когда я был ребенком. Из-за этой сказки про месяц, помню, я смотрел очень пристально на Луну и верил в то, что она ест омлеты. Разглядывал я все небо целиком и видел звезды разных цветов. Теперь же, когда смотрю на небо, цвет у звезд, кажется, пропал навсегда. Как и со всем остальным, впечатления и ощущения блекнут и ускользают.

Люди говорят, что к старости мы слабеем умом или же уподобляемся детям. Если это означает, что мы возвращаемся к своим детским воспоминаниям, тогда, наверное, это правда. Прошло больше сорока лет с тех пор, как мне рассказали ту историю про месяц, и я ее почти совсем забыл, но вдруг в прошлом году в памяти мелькнул проблеск воспоминания о ней, и захотелось услышать ее целиком. Я немало потрудился, разыскивая первоисточник. Потребовалось много месяцев и разговоров со многими людьми, и в конце концов я нашел нескольких стариков в моей родной деревне Курто в Бутане, которые смогли вспомнить ту историю, хотя разных ее вариантов у них нашлось несколько.

Пока я рос в Бутане и Сиккиме, там водились очень хорошие сказители, и я умолял их поделиться со мной сказками. Есть что-то глубокое во фразеологизме, какой применяют бутанские дети, прося рассказать историю. Они говорят: рунгма те шигби. Рунгма, среди прочего, означает «сплетение» или «узел», а шигби означает «прошу, развяжи». Иначе говоря, они, по сути, просят раскрыть сверток, расплести завязки, чтобы выпустить сказку. И если сказитель соглашался, мы, дети, бросали дела, кутались в одеяла, даже посреди дня, устраивались поудобней — и зачаровывались.

Была одна сказка про собаку — воплощение Тары, она водила некоего мальчика по разным местам, чтобы он пережил и повидал разные стороны жизни. Я по-прежнему пытаюсь вспомнить ту историю. Или вот еще одна известная сказка про Четырех Добрых Друзей — слона, обезьяну, кролика и птицу — и про то, до чего крепко дружили они и как жили в лесу. Было в том лесу большое дерево, и росли на нем очень вкусные плоды. Но дерево было очень высоким, и достать те плоды друзья по одиночке не могли. Короче говоря, выстроились они пирамидой: обезьяна влезла на слона, кролик — на обезьяну, птица — сверху на кролика так, что смогла дотянуться до плодов, и так досталось всем. В этой истории именно птица предлагает выход, и нам говорили, что птица — это никто иной, как Будда в одной из своих прошлых жизней. Мораль сказки такова: не важно, какого ты вида или размера, в перьях ты или с бивнями, пока удается трудиться вместе, можно достать любой плод — или то, чего хочется достичь.

Была еще эпическая история о Гесара из Линга, чьи рассказы о говорящем мече и коне с четырьмя глазами (два на туловище), неизменно завораживали нас на долгие месяцы.

С тех пор верх взяли Золушка, Гарри Поттер, Алиса в Стране Чудес. Дни бесцельных, лишенных напряжения и конфликта сказок словно бы подошли к концу. Хотел бы я, чтобы все дети будущего получили этот опыт — рунгма те шигби, вечного расплетения вечного узла.

Яркой развязки у этой истории нет никакой, потому что речь тут об историях без яркой развязки.